Судить буду я - Страница 62

— Хотите у нас открыть счет? — поинтересовался Шубарин.

— Я человек небогатый и вряд ли как клиент могу быть вам интересен. Я хочу передать вам кое-какие бумаги, они, как мне кажется, могут заинтересовать вас.

Ровно через час Камалов появился в бывшем здании Русско-Азиатского банка. Уже при входе человек в униформе, наверняка исполняющий не только традиционную роль швейцара, а прежде всего охранника, показав в сторону служебного лифта, умело скрытого архитектором-реставратором от посторонних глаз, сказал, даже не заглядывая в служебное удостоверение:

— Прошу вас, господин прокурор, Артур Александрович ждет вас на третьем этаже.

В просторной прихожей взгляд входящего сразу упирался в огромную, на всю стену, картину известного узбекского художника Баходыра Джалалова, она много раз экспонировалась на Западе, а в Японии даже дважды выставлялась на престижных вернисажах, воспроизводилась на страницах многих популярных журналов. Вот наконец-то и она обрела себе постоянное место. На привычном месте секретарши находился молодой человек, по тому, как он профессионально окинул взглядом вошедшего, прокурор понял, что референту тоже вменяются функции стражи. Под просторным двубортным пиджаком, несмотря на безукоризненность и элегантность костюма, Камалов легко угадал оружие, так примерно выглядели и его ребята, когда он в Вашингтоне возглавлял службу безопасности советской миссии, Ферганцу даже показалось, что молодой человек может обратиться к нему по-английски, но тот любезно сказал по-русски:

— Вас ждут, господин прокурор.

Он распахнул массивные двойные двери из мореного дуба, такими же хорошо отполированными и навощенными панелями до потолка были отделаны и две другие стены приемной управляющего банком. Как только прокурор появился в дверях, Шубарин поднялся и пошел навстречу гостю.

— Здравствуйте, Хуршид Азизович, считайте, что в этом кабинете я принимаю вас одним из первых и, как говорят на Востоке, хотелось, чтобы нога ваша оказалась легкой.

— Хотелось бы, — ответил гость. — Но мы с вами заняты такими делами и втянуты в водоворот таких событий, что вряд ли вписываемся в нормальную человеческую жизнь с ее повериями, традициями. Уж я-то точно живу в перевернутом мире, но удачи вам и вашему делу я от души желаю.

— Спасибо, — ответил хозяин кабинета и показал на два глубоких кресла у окна, выходящего во двор. На столике между ними уже стоял традиционный чайный сервиз "Пахта", а из носика чайника тянулся едва заметный на свету парок. Они секунду сидели молча, не решаясь ни заговорить, ни перейти к традиционной банальности: расспросов о житье-бытье, здоровье домочадцев. В их устах такие вопросы, а особенно искренние ответы прозвучали бы фальшиво. Почувствовав ситуацию одновременно, Шубарин принялся разливать чай, а Камалов, взяв с пола на колени неброский атташе-кейс, щелкнул замками. Гость достал две пухлые, невзрачные на вид, на веревочных завязках, картонные папки приблизительно одинакового объема и, положив их поближе к Шубарину, сказал:

— Меня всегда с первого дня пребывания в Ташкенте стала мучить одна тайна: несоответствие "устного" и "печатного", если можно так выразиться, образа мыслей моего шефа, куратора в ЦК — Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева. Уж никак не вязались его громкая слава известного юриста, популярного в народе автора нашумевших газетных выступлений на правовые темы, доктора наук — с тем, что я каждодневно слышал от него, общаясь по службе. Сначала я махнул на это рукой, зная, что есть косноязычные в жизни писатели, а в книгах своих блестящие стилисты, и наоборот, краснобаи не могут письма толково написать. Но однажды мне удалось убедиться, что в жизни он далек от своих теоретических работ. Почувствовав такое раздвоение личности, — а это случилось в день, когда я арестовал в Аксае хана Акмаля, — я взял его жизнь под микроскоп. Чем закончилась история моего прозрения для него, вы знаете. Если он сегодня оказался на свободе, для меня он был и остается всегда преступником, убийцей. Хотя он самонадеянно убежден, что со смертью главного свидетеля обвинения Артема Парсегяна по кличке Беспалый он уже вне подозрений. А смерть Беспалого, я убежден, дело рук Хашимова, он знал, какую опасность представлял для него Парсегян. Но я верю, что у меня будут и новые факты, и новые свидетели, и он со своим дружком все равно окажется за решеткой, оборотни в нашей среде опаснее любых преступников.

— Простите, прокурор, — спокойно прервал его монолог Шубарин. — Зачем вы мне все это рассказываете, я не интересуюсь ни жизнью Сухроба Акрамходжаева, ни жизнью Салима Хашимова, и если в них есть белые пятна для вас, я не собираюсь их вам осветить, даже если бы знал. У меня иные принципы, и к тому же я сам далеко не праведник, и на роль судьи вряд ли подхожу. Мне кажется, у вас неправильное мнение обо мне.

Прокурор словно ожидал этого выпада от хозяина кабинета и тоже вполне спокойно продолжил:

— Не спешите, Артур Александрович, делать выводы. Я знал, к кому шел. И я не собираюсь вас вульгарно вербовать в осведомители. И не думайте, что я явился только потому, что недавно оказал вам важную услугу. Просто случайное стечение обстоятельств, вы же понимаете, что я не мог предвидеть похищение вашего гостя. Эти бумаги я собирался передать вам давно, а инцидент с Лежавой лишь сократил дистанцию между нами.

— Извините, прокурор, — настойчиво перебил Японец Камалова, — если в этих бумагах какой-то компромат на Сухроба Ахмедовича, можете их забрать, я не притронусь к ним.