Судить буду я - Страница 33

Газанфару предстояла поездка в Таваксай, там случился групповой побег не без участия людей из охраны. Какой же нормальный человек, да еще за такие гроши, пойдет работать с заключенными — рассуждал он, как никто другой знавший тамошние нравы. Удивлялся он не побегу, а тому, что до сих пор эта система действует. Он бы не удивился, если какой-нибудь поселок, городок, где есть крупная тюрьма или лагерь заключенных, вышел бы на забастовку, узнай вдруг, что "заведение" переводится в другое место, ибо тут каждый второй кормится с бедных арестантов. Одни сдают комнаты на постой приехавшим на свидание или добивающимся его, другие промышляют извозом, доставляя освободившихся и их родственников на железнодорожный вокзал или в аэропорт ближайшего города, третьи занимаются посредничеством, вольно или невольно все завязаны на тюрьме. Тут все обслуживают зону, каждый как может, в зоне денег всегда больше, чем на воле, и зэки не торгуются, впрочем, на все существует твердая такса.

Всех способов наживы с заключенных не знает даже он, ибо перечень их обновляется с каждым днем. Вот недавно был случай. В одном городке четырехэтажная "хрущевка" буквально нависает балконами над заборами с колючей проволокой, и юная девица, чья лоджия напротив мужского барака, однажды вышла туда в купальнике. И вдруг услышала из-за "колючки" рев восторга. Женщина есть женщина, ей любое внимание по душе, в радость, даже из-за "колючки", и она минут пять пококетничала, принимая по просьбе высыпавших из бараков мужиков всякие пикантные позы. Когда она собралась уходить, кто-то крикнул ей: "А это тебе за доставленное удовольствие!" — и бросил на балкон рабочую рукавицу, там вместе с камнем оказалась сторублевка. С тех пор девушка уволилась с работы и трижды в день выходит на балкон под восторг толпы, говорят, стриптиз у нее получается не хуже, чем в порнофильмах. Весь город завидует обладательнице счастливого балкона. Выезжал он и по этому случаю, даже встретился с ней, грамотная, как и все ныне, попалась девушка. Говорит, я живу в демократическом государстве и на своем балконе вольна делать зарядку как хочу и когда хочу. Махнули рукой.

Кормился с заключенных и сам Рустамов, и у него порой случались "навары" не меньше, чем у работников ОБХСС. За доставку важного послания в тюрьму, особенно подследственному, до суда, с заинтересованной стороны требовали десятки тысяч. Однажды он сорвал куш в сто тысяч — и это в те годы, когда деньги еще имели силу! Правда, ему пришлось поделиться с начальником тюрьмы. К обвиняемому по хищению в особо крупных размерах, взятому под стражу, рвался на свидание, всего на пять минут, один из сообщников и предлагал за это сто тысяч. Но свидание требовалось с глазу на глаз, передача послания его не устраивала, за это и плата. Речь шла, конечно, о том, чтобы запутать следствие, определить линию поведения на суде. Свидание это произошло глубоко ночью и длилось ровно пять минут. Носил он и письма "авторитетам", ворам в законе, находящимся в тюрьмах усиленного режима, передавал и из зоны "инструкции", "рекомендации" на волю, среди уголовников у него была даже кличка "Почтальон". Платили за это тоже хорошо, но нынче, в перестройку, занятие стало опасным. Раньше высокое ворье держалось за него, уважали покладистого человека "наверху", а сейчас словно сбесились, постоянно шантажируют, на гласность намекают. Но это скорее оттого, что у него конкуренты появились, нынче ничем не брезгуют, лишь бы деньги. Один вор в законе, угощавший его в тюрьме французским коньяком, так объяснил перестройку: это время, когда все покупается и все продается, и он пожелал, чтобы оно дольше продлилось, за это и выпили.

Что-что, а деньги Газанфар в жизни имел, много прошло их сквозь его руки, да счастья не принесли, и виной тому карты. С них у него и беды пошли. Играть он начал, как и большинство, студентом, в общежитии, и вряд ли кто в нем мог предполагать в ту пору столь азартного человека. Первые десять лет после университета пришлись на самый пик застойных лет. Тогда и расцвела махровым цветом картежная игра среди должностных лиц. В какой город он ни приезжал в командировку, повсюду вечерами приглашали куда-нибудь на игру, впрочем, чаще всего в областях "катают" при гостиницах, тут уж точно мода из Москвы пришла, там в каждой почти гостинице катран обнаружишь. В ту пору нравы не были так суровы, как ныне; картежные долги, особенно крупные, легко прощали, никто посторонний учет их не вел, не переводились проигрыши на других, не включались "счетчики" за каждый просроченный должником день. Но потом внезапно и повсюду, словно за всем этим стоял некто коварный и умный, втягивавший в игру все больше и больше людей, появились правила, и картежники оказались в мышеловке. Зная масштабы преступного мира и гениев, осуществлявших его стратегию, Газанфар ныне часто задавался вопросом: случайно это произошло или нет?

Он сам оказался заложником игры. В первые годы он стабильно выигрывал. С шальных денег купил пятикомнатную кооперативную квартиру в престижном районе, прозванном в народе "дворянским гнездом". Работнику прокуратуры это не составляло труда, тем более пайщиком он оказался солидным, выплатил всю сумму сразу, в ту пору разного рода начальники норовили жилье урвать за казенный счет и с успехом это делали, но Газанфар не хотел и дня ждать в очереди. И кооперативный гараж, и первая машина, можно сказать, с взяток и выигрышей появились, на зарплату прокурора особенно не разгуляешься. Рос и его авторитет "каталы" — так игроки между собой называют картежников. Тут главное в срок гасить долги, если проиграл, каталы, не обремененные долгами, имеют право на отыгрыш даже без наличных, гарантией тому их авторитет.